Книга -

К любым видам обмана, даже самого, на наш взгляд, невинного (шутка ит. п.), Августин относится крайне нетерпимо. Вместе с тем, стремясь предусмотреть и оценить с точки зрения христианской морали все возможные случаи вольной или невольной лжи, он открывает лазейку для любых фальсификаций в историографии. Ведь в средние вежа при отсутствии у историка, склонного верить всему написанному, каких-либо критических навыков, при ненадежности, случайности и скудости информации (самые серьезные историки писали многое fama vulgante — по слухам) трудно, а чаще невозможно было утверждать о каком- нибудь авторе, что он говорит ложь, зная истину, т. е. обманывает, по Августину. Да и что мог средневековый историк считать критерием истины? Лишь у единичных писателей XII в. можно обнаружить понимание того, что наличие двух совпадающих независимых свидетельств говорит в пользу их истинности (что также недостаточно). Между тем средневековые историки, как правило, довольствовались одним свидетелем, не пытаясь даже выяснить, насколько он надежен и заинтересован в том, чтобы сообщить истину.

Заметим, что церковные авторитеты, не столь ригористичные, как Августин, по отношению к обману, освящали сознательную ложь, если только она продиктована благочестивыми целями (pia fraus). Специфические же условия работы средневекового историка, на чем мы остановимся далее, содействовали безнаказанному искажению одних фактов, вольному обращению с другими, проникновению в исторические труды фантастических измышлений, подложных документов и т. п.

Опираясь на Августина и на античную литературную традицию (вспомним Цицерона с его «не quid falsi audeat, ne quid veri non audeat historia»), средневековые историки сказали немало хороших слов о необходимости писать только правду. Беда Почтенный рассматривает труд историка как «служение богу» и поэтому считает «первейшим долгом» правдиво излагать факты.