Книга -

Сознание - не ключ к действию

Конечно, все, что мы говорим о самих себе, выдает - в обоих смыслах слова - нашу praxis; мы живем, не будучи в состоянии сформулировать логику наших поступков, наши действия разбираются в этом лучше нас самих, и праксеология так же имплицитна для действующего лица, как правила грамматики - для говорящего; поэтому было бы неразумно требовать от простых крестоносцев, от донатистов или от буржуа, чтобы они высказали по поводу крестового похода, раскола или капитализма некую истину, которую историку было бы весьма затруднительно сформулировать. Зазор между мыслью и действием характерен для любой сферы, и если бы здесь был обман, то он был бы повсюду: у художника, выступающего за эстетику, не совсем такую, как в Критике способности суждения, у исследователя, чья методика не соответствует его методологии. Вот почему заинтересованные лица: художники, исследователи или мелкие буржуа, - возмущаются, когда подвергается критике то, как они формулируют свои мотивы: они «себя знают» и потому хорошо понимают, что не лгут, даже если им не удается ясно описать то недробимое, непроницаемое ядро, каким представляются им самим их действия.

Действия человека значительно шире его представлений о них; большая часть того, что он делает, не имеет отклика в его мыслях и чувствах. В противном случае реальный отклик огромных «институированных» комплексов, таких, как религия и культурная жизнь, сводился бы к дискретным эмоциональным моментам в нежнейшем слое души у немногочисленной элиты. Человек как вид имеет определенную природу и не объясним с точки зрения одной лишь истории; данный вид и его действия всегда и повсюду примерно одинаковы, вернее, разнообразие его деятельности и его взглядов меньше, а его способность выйти за эти пределы гораздо слабее, чем можно было бы ожидать a priori; человек не живет по воле случая; однако в его сознании не заметно достаточных причин для тех ограничений, которым оно чаще всего подчиняется, служит или находит рационалистическое объяснение - и значительно реже оно вводит их сознательно. Мы не знаем, какие инстинктивные программы, какие праксеологические расчеты управляют без нашего ведома большей частью нашего поведения. Мы видим, что люди повсюду живут в группах, племенах, городах и нациях, при том что эти объединения не соответствуют каким-то раз и навсегда установленным социологическим условиям (естественные границы, языковая общность, экономическое единство...): любое из этих объединений выглядит своеобразной комплексной реакцией на «матрицу установок», содержание которой в каждом случае — новое, и значимость самих установок представляется не абсолютной, а зависящей от отношений между ними самими. Все происходит так, будто вездесущность политической жизни объясняется одной из инстинктивных «программ», известных ныне из этологии животных: они не просто реагируют на некий стимул, а сами ищут, чему бы придать роль стимула. А как объяснить медлительность истории, устойчивость наций и классов, и все то, что Троцкий называл непостижимой косностью масс, которая, в конечном счете, является самой поразительной чертой истории?