Книга -

Прогресс исторического знания

Расширение списка рубрик - это единственная форма прогресса, которого может достигнуть историческое познание; история никогда не сможет дать больше уроков, чем она делает это ныне, но она может еще больше увеличить количество вопросов. Она неизбежно описательна и сводится к рассказу о том, что сделал Алкивиад, и что с ним приключилось. Отнюдь не превращаясь в науку или типологию, она беспрестанно утверждает, что человек - это изменчивая материя, о которой нельзя вынести однозначного суждения; она знает не больше, чем в первый день своего существования, как сочетаются экономическая и социальная сферы, и еще менее способна, чем во времена Монтескье, утверждать, что событие А непременно повлечет за собой событие Б. Поэтому для оценки историка разнообразие его идей и его внимание к нюансам значат гораздо

больше, чем его концепция истории; историк может проповедовать или не проповедовать вмешательство Провидения в историю, Уловки разума, историю как богоявление, этиологию или герменевтику; это не важно. Иудейский или христианский Фукидид мог бы увенчать замечательный рассказ безобидным богословием, и это нисколько не повлияло бы на его понимание интриги; и с другой стороны, большинство философий истории очень мало интересны с точки зрения истории .

Это касается как магистрального пути исторического описания, так и правды трагедии: эти вещи совершенно не меняются; событие, в своей основе, будет описано одним и тем же способом как современным историком, так и Геродотом или Фруассаром, вернее, единственная разница между авторами, которую привнесут столетия, будет не столько в том, что они говорят, сколько в том, что они хотят или не хотят сказать. Достаточно сравнить историю царя Давида в Книге Самуила и у Ренана. Библейский рассказ и то, что мы читаем в Истории народа Израиля ^А очень отличаются друг от друга, но вскоре мы замечаем, что самое явное различие связано не с содержанием и интересно не столько историку, сколько филологу; оно связано с искусством рассказа, с концепцией описания, с условностями, с выбором речевых оборотов, с богатством словаря; одним словом, оно связано с эволюцией форм, с требованиями моды, столь настоятельными, что самый ощутимый символ преходящего времени - одежда, вышедшая из моды, и что текст времен античной Греции или Людовика XIV, который превышает несколько строчек, редко можно принять за текст, написанный в XX веке, даже если его содержание нисколько не устарело. Оставим в стороне эти различия, незначительные по сути, но очень яркие (они задают тон литературной и интеллектуальной жизни, где современность одеяний так важна), и то, что филология и история искусства еще далеки от полноценной концептуализации. Оставим также в стороне философии истории, характерные для Книги Самуила и для