Книга -

Ренана, допущение или отрицание чудес и богословского объяснения истории; оставим также «смысл», который можно придать истории Давида: его можно свести к еврейскому национализму, к воскресению из мертвых и т.д. Что остается? Главное.

Ведь, в конечном счете, различие в содержании может быть двух видов: исторический подход здесь более или менее разработан, некоторые вещи очевидны для историка-иудея и уже не понятны современному историку. Историк прежних времен не очень богат идеями, и когда Давид покидает Хеврон и выбирает в качестве столицы Иевус, будущий Иерусалим, он не замечает в этом выборе всего того, что замечает Ренан: «Непросто сказать, что определило решение Давида покинуть Хеврон, имевший столь древние и столь явные права, ради такой дыры, как Иевус. Может быть, он счел Хеврон чрезмерно связанным с Иудеей. Нужно было пощадить чувствительность различных колен, особенно Вениамина. Требовался новый город, который бы не имел прошлого». К тому же, поскольку событие - это отличие, а ясность появляется благодаря сравнению, историк-иудей не осознает особенностей, поразительных для чужеземца; он не напишет, как Ренан: «Конечно, великая столица не уместилась бы в пределах Иевуса; но очень большие города не были во вкусе и в обычаях этих народов. Им нужны были крепости, которые было бы легко оборонять». Историк прежних времен, естественно, не располагал такой топикой столичных городов. Когда мы говорим, что Ренан за библейским рассказом увидел подлинный облик Давида, то мы имеем в виду не то, что методы синтеза получили развитие и наше объяснение истории королей и народов стало научным, а то, что Ренан сумел, с одной стороны, объяснить само собой разумевшееся для израильтян и, с другой стороны, поставить вопросы, о которых менее политичный ум прежнего историка и не помышлял. Я оставляю в стороне как не относящееся к сюжету данной книги отличие - конечно, самое значительное, - относящееся к критике источников (в его первом и неизменно образцовом виде библейской критики). Если отвлечься от источниковедения, от философских и богословских идей, не имеющих, с профессиональной точки зрения, никакого значения, если отвлечься от филологической и идеологической моды и ограничиться только историческим синтезом, то можно сказать, что между Книгой Самуила и Ренаном - такая же пропасть, как между изложением некоего события аборигеном или путешественником, с одной стороны, и человеком с улицы или политическим обозревателем, с другой стороны: пропасть - в количестве идей.