Get Adobe Flash player


postheadericon Поль Вен. КАК ПИШУТ ИСТОРИЮ. Страница 266

Размывание сущностей

Но это еще не все; созерцание исторического пейзажа подобно созерцанию земного пейзажа: формы рельефа не только напоминают изложение проблемы, они словно подсказывают решения и указывают местонахождение будущей науки; ведь яблоки, в конце концов, могли бы и не падать на землю , а люди - не подчиняться некоторым людям. Власть, религия, экономика, искусство имеют свою скрытую логику и постольку представляют собой «региональные» сущности . Их рельеф не случаен; их склоны не спускаются в случайном направлении, в них видна некая жесткая необходимость. Самой удивительной чертой этого пейзажа остается его монументальность: здесь все поворачивается к институту, к различию и к распространению, здесь все развивается и усложняется: империи, религии, системы родства, экономические системы и интеллектуальные авантюры; история имеет странную склонность к созданию гигантских структур, к тому, чтобы человеческие творения оказались почти так же сложны, как природные.

В результате получается, что даже если написать от начала до конца историю одного из этих творений, то это еще не создаст ощущения, что оно действительно объяснено: историк занимается тем, что крутится вокруг сущностей, имеющих свою скрытую праксеологию, никогда не видя подлинного смысла того, о чем он говорит. Нужно все-таки признать, что, с одной стороны, нет почти ничего общего между античным «государством» и современным государством; что, говоря о греческой религии и религии христианской, историк злоупотребляет омонимией. Но, с другой стороны, он постоянно ощущает присутствие сущности государственной власти или религии за их историческими вариациями; никто не знает, что это за сущности; однако писать историю, делая вид, что вы не знаете того, что сразу же становится ясно любому путешественнику, который, высадившись на неизвестном острове, понимает, что таинственные жесты аборигенов представляют собой религиозную церемонию, - значит превратить историю в хаос. Поэтому, от Платона до Гуссерля, история, как и весь наш опыт, постоянно ставила проблему сущности; наше восприятие пережитого - это восприятие сущностей, но размытых: однако только они придают зрелищу смысл.