Книга -

Психология и институты, конечно, являются реквизитом, но не функциональным реквизитом; напротив, теория никогда так хорошо не функционирует, как в их отсутствие; они являются реквизитом приложения теории к конкретике. Подобным образом в ньютоновой механике реквизитом будет существование луны, солнца и планет; подобным же образом, если мы хотим, чтобы кантовский категорический императив воздействовал на реальность и чтобы вы, просто соблюдая «ты должен», вернули отданное вам на хранение, то нужен психологический реквизит (любовь к добродетели или страх перед жандармом) и институциональный реквизит (существование вещи, называемой «отданное на хранение»).

Как и всякая теория, экономическая наука теоретизирует. Поэтому совершенно бесполезно вновь разоблачать условность homo ceconomicus,

,³⁰ См. изложения ее, впрочем, очень отличающиеся друг от друга, у R.D. Luce and Η. Raiffa. Games and Decisions. Wiley, 1957, p. 208; у G. Granger. "Epistemologie economique" in Logique et Connaissance scientiflque, Encyclopedie de la Pleiade, p. 1031; и у W.J. Baumol. Theorie economique et analyse operationnelle, trad. Patrel. Dunod, 1963, p. 380.

движимого исключительно своими эгоистическими инстинктами³¹. К тому же в этом случае условность касается не эгоизма, а рациональности. Взглянем на это с точки зрения нео-классицизма, которая сегодня

³¹ Примеры выпадов против homo mconomicus: B.Malinowski. Une thdorie seientifique de la culture, trad. Maspero, 1968, p. 43; E. Sapir. Anthropologic, trad. fr. Editions de Minuit, 1967, vol. I, p. 113. Contra L. Robbins. Essai sur la nature et la signification de la science economique, p. 96; а также Ph. Wicksteed. The Common Sens of Political Economy, 1910, reed. 1957, Routledge and Kegan Paul, p. 163, 175; любопытное замечание, сделанное Wicksteed, было развито - возможно, вполне самостоятельно — у Riker. Theory of Political Coalitions, p. 24: когда мы сами распоряжаемся своими деньгами, мы имеем полную возможность вести себя как плохие homines ceconomici и растратить свои деньги или подарить их; но всякий распоряжающийся чужими деньгами (государственными или сиротскими) несет моральную обязанность вести себя как безупречный homo mconomicus', а поскольку в современных обществах деньгами, как правило, распоряжаются третьи лица, то homo mconomicus становится все более реальным. По поводу vexatissima quaestio пользы и эгоизма следует упомянуть, как минимум, главу 5 из Р.А. Sa.muelson. Fondements de Tanalyse dconomique, trad. Gaudot. Gauthiers-Villars, 1965; но я, конечно, не могу похвастаться тем, что понял эту книгу, с ее высоким математическим уровнем. При нынешнем положении гуманитарных наук вопрос вовсе не в "материи" и "сознании", и не в том, являются ли "представления" простым реквизитом объективных процессов; эти старые вопросы совершенно неактуальны. Вопрос, как известно, касается рационального и нерационального поведения; гуманитарные науки, в том виде, в каком они сегодня существуют, представляют собой, как говорит Granger, технику вмешательства. Они соединяют в себе черты описательности и нормативности: это прак- сеологии. Благодаря своей рационалистической гипотезе они остаются гуманитарными, за их внешним смыслом кроетсячеловеческое: если два первобытных племени обмениваются вещами во время потлатча, социолог опишет церемониальный и психологический аспект этого обмена, напишет страницы, полные тонких суждений о смысле дара для этих людей, тогда как экономист выделит экономическое значение этого обмена: максимально увеличить прибыль, получить путем обмена "потребительскую прибыль". Отсюда и диагноз в Granger. Pensdeformelle et sciences de l'homme, p. 66: "Двойной соблазн, подстерегающий гуманитарные науки, заключается в том, что мы ограничиваемся только пережитыми событиями, или же, предпринимая неадекватные попытки достижения объективности естественных наук, уничтожаем какое бы то ни было значение, чтобы свести человеческий факт к модели физических феноменов. Исходя из этого, принципиальная проблема гуманитарных наук может быть обозначена как перевод пережитых значений в мир объективных значений". В связи с этим возникает ряд вопросов: 1) Гуманитарные науки сегодня сколь нормативны, столь и описагсльны; вот почему Е. Weil. Philosophic politique, p. 72, η. 1, может выступать за формулирование гипотетико-дедуктивной теории политики, которая была бы сравнима с экономической теорией и являлась устарела, но может служить примером; экономический анализ изучает не то, что делают люди для более или менее эффективного достижения своих экономических целей, а то, что они сделали бы, если бы были homines aconomici, более рациональными, чем они, как правило, являются, независимо от избранных ими целей и от психологических мотивов, по которым они их избрали: для апостола, если он человек рациональный, монета - это монета, как и для финансового воротилы. Экономическая теория прослеживает логику и, можно сказать, пределы действия; как и в случае с кантовской моралью (где моральное действие, в той мере, в какой оно обусловлено склонностью действующего лица, «не имеет подлинной моральной ценности, как бы оно ни соответствовало долгу, как бы похвально оно ни было»), можно сказать, что «ни одно действие до сегодняшнего дня» не было произведено из чисто экономической рациональности. Так же как в природе не существует чистых химических веществ. Однако это не мешает кантовской морали, экономической теории и химии объяснять значительную часть конкретного и четко отделять от нее ту часть, которая им не дается; если в ответ на «ты должен» человек ответит: «А если я этого не сделаю?», то экономическая теория может сказать: «События отомстят за меня». Таким образом, теория - это орудие анализа и вмешательства: рационален человек или нерационален, она объясняет, что случится и почему. Например, она показывает, что теория процентов с капитала остается истинной при комму-