Книга -

Так что единственное достоинство понимающей методики заключается в том, что она показывает нам угол зрения, под которым любое поведение будет выглядеть объяснимым и заурядным; но она не позволяет нам сказать, какое из более или менее заурядных объяснений верное⁸³. И в самом деле, если мы перестанем придавать слову «понимать» смысл технического термина, которым его наделяет Дильтей, и вернемся к его обыденному смыслу, то мы увидим, что понимать — это значит объяснять поступки, исходя из того, что известно о ценностях другого («Дюран пришел в бешенство от такой наглости; я его понимаю, потому что так же отношусь к наглости»; или: «хотя я отношусь к наглости не так, как он»), или же «понимать» - это выяснять цели другого путем ретродикции или реконструкции: я вижу полинезийцев, бросающих оловянные плашки в

Stegmiiller, р.365; Boudon, р. 28.

лагуну атолла и удивляюсь; мне говорят: «Это соревнование в престиже, в расточении сокровищ; для них престиж очень многое значит»: теперь мне известны их цели, я понимаю их ментальность.

Ценностные суждения в истории...

Итак, главная проблема заключается в следующем: выяснить, какие цели и ценности были у людей и расшифровать их поведение или дать его ретродикцию. Следовательно, мы не избежим проблемы ценностных суждений в истории. Эту проблему ставят либо в эпистемологической форме (являются ли ценностные суждения неотъемлемой частью историографии? можно ли писать историю без ценностных суждений?), либо в деонтологической: имеет ли историк право оценивать своих героев? Должен ли он сохранять флоберовскую бесстрастность? Проблема, поставленная во второй форме, быстро скатывается на уровень назидательных замечаний: чтобы понять прошлое, историк должен стать его адвокатом, сочинить laudes Romae, если он специалист по Древнему Риму, сочувствовать и т.д.; а то еще спросят, имеет ли он право встать на чью-то сторону, «по разному оценивать то, что рождается, и то, что умирает», как любят или любили говорить в Партии, и строить свою интригу не вокруг третьего сословия, а вокруг пролетариата, проповедуя, что такое построение «научнее» любого другого. Если говорить о первой, чисто эпистемологической формулировке проблемы, то здесь, мне кажется, надо выделить четыре аспекта, последний из которых очень сложен, и мы будем заниматься им до конца этой главы.