Книга -

Усиление общественного значения историографии в XVI—начале XVII в. явилось причиной живого интереса широких кругов читателей к теоретическим — методологическим и методическим — проблемам истории, к вопросам ее достоверности, характера ее источников, принципов исторической критики, критериев оценки исторических трудов и проч. В идейную борьбу были втянуты и такие, казалось бы, далекие от современнности отрасли историко- филологических знаний, как классическая филология, хронология, лингвистика, археология и т. п. — словом вся так называемая эрудиция.

Однако притязания истории на значение науки, умеющей на основе рационально объясненного опыта прошлых поколений указывать правила поведения в современной политике и жизни и даже предвидеть будущее, несмотря на достигнутые успехи, были преждевременными. История как наука еще делала первые, неуверенные шаги и даже ее критическая работа по разрушению теоцентрической картины мира далеко не была доведена до конца. Для этого не было предпосылок ни в экономических условиях, которые на протяжении всего периода Возрождения оставались в своей основе феодальными, ни в социально-политической жизни, которая почти с самого начала XVII в. характеризовалась во всех странах Европы, за исключением, пожалуй, одной Голландии, победой реакции и консолидацией феодальных общественных отношений.

В то время как физико-математические науки, получившие первый могучий импульс в эпоху Возрождения, даже в условиях общественной реакции шли неудержимо вперед, науки общественные вступили в полосу затяжного кризиса. Гуманистическая историография, не оправдавшая тех преувеличенных ожиданий, которые с нею связывали передовые общественные слои, мало-помалу превращается в трудах эпигонов гуманизма в оторванную от жизни педантичную эрудицию и полигйсторство, в ограниченную, лишенную живой мысли бесплодй'ую фактологию.