Книга -

Подводя итог восходящему этапу развития римской историографии, который завершается творчеством ее величайшего представителя — Тацита, мы должны отметить, что как в отношении формы, композиции, приемов исследования, так и понимания всего хода истории римские авторы внесли мало принципиально нового. В начале нашей эры это было отмечено знаменитым греческим географом Страбоном, который писал: «Римские писатели подражают греческим, хотя неудачно: то, что они говорят, заимствовано ими от эллинов, сами же они обнаруживают мало усердия к исследованию».⁴⁵

Как бы в ответ на это замечание римский ритор I в. н. э. Квип- тилиан заявляет: «Нельзя уступать историю грекам. Я не поколеблюсь сравнить Саллюстия с Фукидидом, а Геродот не должен быть в претензии, если рядом с ним поставить Ливия».

Эти слова свидетельствуют больше о патриотизме Квинти- лиана, нежели о способности его разбираться в достоинствах исторических произведений, что объясняется, между прочим, и его представлением об истории как «стихотворении в прозе» (carmen solutum) .⁴⁷ Не совсем справедливы к грекам и образованные римляне времен Цицерона, а позже Сенека, Ювенал и многие другие римские авторы. Критикуя греческих историков, они преувеличивают их недостатки, обвиняют их в лживости и злоупотреблении «поэтическими вольностями».

Между тем такой суровой критики в неменьшей степени заслуживают и римские историки, включая и наиболее выдающихся — Саллюстия, Тита Ливия, Тацита и Светония.

Для них характерно прежде всего то, что они считают для себя необязательным обращаться к первоисточникам, а очень часто берут материал из вторых и третьих рук и притом без всякой критики. К тому же они пренебрегают точным воспроизведением документальных источников, переделывая их в интересах стилистического единства своих произведений, либо, если эти источники изданы, совсем их не приводят. Так, Саллюстий не дает ни одной из речей Цицерона, опубликованных к его времени, а Тацит весьма неточно, с существенными пропусками, цитирует речь императора Клавдия в сенате, в чем его уличает обнаруженный только в XIX в. текст этой речи, вырезанный на бронзовой доске. Объясняется это тем, что в отличие от Фукидида и Полибия они ставят перед собою не столько научную задачу — установить связь причин и следствий в ходе истории, сколько литературную — передать нарастающий драматизм событий, нарисовать художественные портреты исторических деятелей, эмоционально воздействовать на читателя. Наряду с художественными они преследуют и воспитательные, морализующие цели, причем средством для достижения тех и других служат реторические приемы, широко применявшиеся уже в эллинистической историографии.