Книга -

Если историк займется не тем, что люди делают, а тем, что они говорят, то методика от этого не изменится; слово дискурс, обозначающее то, что говорится, выходит из-под пера не менее естественно, чем слово практика, обозначающее то, что делается. Фуко не открывает некий загадочный дискурс, не такой, какой все мы слышим: он просто предлагает нам внимательно понаблюдать за тем, что таким образом говорится. А это наблюдение показывает, что сфера того, что говорится, включает мнения, умолчания, неожиданные выступы и впадины, совершенно не замечаемые говорящими. За сознательным дискурсом стоит, если угодно, грамматика, которая обусловлена соседними практиками и грамматиками и обнаруживается благодаря внимательному наблюдению за дискурсом, если только мы готовы снять плотные драпировки, называемые Наукой, Философией и т.д. Подобным же образом государь полагает, что он правит, царствует; на самом деле он управляет движением, или лелеет детей, или ведет стадо. Итак, мы видим, чем не является дискурс: ни семантикой, ни идеологией, ни имплицитностью. Отнюдь не предлагая нам судить о вещах, исходя из слов, Фуко, напротив, показывает, что слова вводят нас в заблуждение, заставляют нас поверить в существование вещей, естественных объектов, управляемых и государства, тогда как эти вещи являются соответствием определенных практик; ведь семантика - это воплощение идеалистической иллюзии. Дискурс не является и идеологией: это почти что ее противоположность; он есть то, что говорится на самом деле, без ведома говорящих, которые полагают, что говорят вне

каких-то рамок, свободно, тогда как, сами того не сознавая, они говорят вещи недалекие, ограниченные неуклюжей грамматикой, идеология куда более свободна и неограниченна, что и понятно: она представляет собой рационалистическое объяснение и идеализацию; это плотная драпировка. Государь желает делать и полагает, что делает то, что следует, поскольку вещи являются тем, чем они являются; на самом деле он ведет себя, сам того не сознавая, как владелец рыбного пруда; а идеология прославляет его как Доброго Пастыря. И наконец, дискурс и его грамматика не относятся к области имплицитного; они не содержатся в том, что говорится и делается, чисто логически, они не являются его аксиоматикой или пресуппозицией по той простой причине, что грамматика того, что говорится и делается, подчинена случайности, а не логике, последовательности или совершенству. Именно в силу исторических случайностей, выступов и впадин соседних практик и их трансформаций политическая грамматика эпохи заключается в том, чтобы лелеять детей или управлять движением: последовательная система создается отнюдь не Разумом. История - это не утопия: политика не занимается последовательным развитием великих принципов («каждому по потребности», «народ - цель, а не средство»); она является произведением истории, а не сознания или разума.