Книга -

Остается общая социология. Подобно тому как часть нынешней философской продукции является продолжением назидательной литературы и сборников проповедей, составлявших в XVI-XVHI веках значительную часть публикаций (в некоторые периоды - около половины книг), так и общая социология продолжает искусство моралистов. Она рассказывает об устройстве общества, о видах объединений, о взглядах людей, их обрядах, склонностях, так же как максимы и трактаты о человеке и духе описывали разнообразные формы человеческого поведения, общества и предрассудков; общая социология изображает вечное общество, подобно тому как моралисты изображали вечного человека; это «литературная» социология, в том смысле, в каком говорят о «литературной» психологии моралистов и романистов. Она может, как и последняя, создавать шедевры; в конце концов, Придворный Бапьтазара Грасиана - это социология (написанная, как и книги Маккиавели, нормативным языком). Однако большей части этой литературы моралистов не суждено пережить свое время и еще менее того - стать началом кумулятивного процесса; она может спастись только благодаря своим литературным и философским достоинствам. Ведь будь то моралисты или общая социология, речь все равно идет об описании известного; а закон экономии мысли не позволяет хранить в ее сокровищнице описание, пусть даже самое правдивое, если оно — одно из бесчисленного множества возможных, столь же верных, и если любой человек несет в себе возможность составить для себя при необходимости такое описание; этот закон хранит в своей сокровищнице только «дисциплины памяти», историю и филологию, и научные открытия.

Однако общая социология и не может быть ничем, кроме «литературной» социологии, кроме описания, пустой фразеологии. Ни одно из этих описаний не может быть более верным или более научным, чем другие. Описание, а не объяснение; укажем еще раз в дидактической манере три уровня знания. Формула Ньютона объясняет законы Кеплера, которые объясняют движение планет; микробы как патология объясняют бешенство; бремя налогов объясняет непопулярность Людовика XIV. В двух первых случаях перед нами - научное объяснение, а в третьем - описание и понимание. Для двух первых случаев потребовались открытия, а третий - дитя Памяти. Два первых дают возможность для дедукции или для предсказания и вмешательства, третий — вопрос осмотрительности (любая политика — это вопрос понимания). Первой категории соответствуют очень отвлеченные понятия, «работа» и «притяжение»; второй - научные понятия, возникающие благодаря выделению из общепринятых понятий («склон» у геологов имеет гораздо большую определенность, чем «склон» в разговорном языке, и ему принято противопоставлять cuesta). Третьему объяснению соответствуют подлунные понятия. Это третье объяснение - история; что касается социологии, которая не относится ни к первому, ни ко второму, то она может быть только историей или парафразом истории. Однако исторические описания состоят из слов, понятий, универсалий; и во всякий момент можно будет извлечь одну из этих серий универсалий и создать из нее общую социологию; можно также решиться использовать только эти универсалии, и это даст возможность для появления дедуктивной социологии. Которая, при всей своей дедук- тивности, будет наукой не в большей степени, чем Этика Спинозы, или право, или богословие. Результат будет все тот же: общая социология - это пустая фразеология, а количество возможных социологии — бесконечно, как это доказывают сами события.