Книга -

Но каковы эти случаи? Вокруг какого критерия вращается должная форма истории? Вокруг критерия наших намерений. Одна из самых поразительных черт социальной жизни заключается в том, что ничего в ней не случается, как задумано, между нашими намерениями и событиями всегда есть зазор, большой или маленький; иначе говоря, наши намерения не оказывают непосредственного воздействия на события. Кормилица, слишком туго пеленавшая младенца Бонапарта, не знала, что готовит катастрофу 1813 г., а Блюм не знал, что он препятствовал экономическому подъему. Этот зазор между намерением и следствием и есть то место, которое мы оставляем за наукой, когда мы пишем историю, и когда мы ее творим. Чтобы отправить этот черновик в корзину или куда-нибудь поблизости, мне достаточно этого захотеть; чтобы отправить ракету на Луну, одного намерения уже недостаточно: мы обращаемся к науке; чтобы объяснить непонятный провал Блюма, мы обращаемся к экономической теории.

Наука, как миросозерцание, хочет все объяснить, даже если ее объяснения нам ни к чему; но в наших действиях, а также в no-знании наших действий, коим является история, мы обращаемся к ней только тогда, когда одних намерений уже недостаточно . Значит ли это, что история сознательно предпочитает смотреть на человека с человеческой точки зрения, считать его цели самоценной реальностью, быть простым признанием того, что он пережил? Ничуть: не стоит принимать за самоцель то, что является лишь проявлением организаторской осторожности; не стоит считать выбор, связанный с идеалом интеллектуальной красоты, экзистенциальной позицией. С одной стороны, ебть подлунная точка зрения, которая, по нашему мнению, проявляется главным образом в связи с нашими намерениями; и с другой стороны, есть точка зрения episteme, от которой эти намерения тоже - что совершенно естественно - не ускользают. Что выбрать? Деятельность разума подчиняется двум критериям - истине и искусству организации. Конечно, если бы у нас была возможность узнать всю истину о себе и увидеть скрытые пружины наших намерений, мы бы не отвернулись от этого зрелища и не стали бы прикрывать его Ноевыми одеждами; даже если бы мы захотели, нам бы это не удалось: с того момента, как episteme стала возможной, историческая doxa стала бы для нас лишь занимательным случаем или заблуждением. Так что когда в нашем распоряжении появится полностью оснащенная гуманитарная наука, истории придется как можно скорее переселиться из doxa, где она в настоящее время обитает. Но когда она у нас появится? Пока не достигнут критический порог (а он никогда не будет достигнут), где наш подлунный опыт можно будет в значительной степени и без труда сменить на формализацию, при которой научные объяснения будут достаточно полными, оставаясь при этом вполне управляемыми (что противоречиво), - пока этот порог не достигнут, разумная организация не позволит истории переселяться, так как это приведет лишь к хаосу.