Get Adobe Flash player


postheadericon Поль Вен. КАК ПИШУТ ИСТОРИЮ. Страница 184

Но предположим, что я выбрал в качестве интриги не Народный фронт, а сюжет из сравнительной истории: «коалиции на протяжении веков»; я буду выяснять, соответствуют ли коалиции расчетному оптимуму теории игр, и книга Райкера окажется уместной с точки зрения истории. Кинетическая энергия уместна при объяснении колоссального исторического события, каковым было освоение древнейшей техники метательных снарядов, известной со времен синантропа или даже высших обезьян. Выбор интриги полностью определяет, что будет уместно в качестве причины, а что — нет; наука может достигнуть какого угодно прогресса, но история останется при своем основополагающем выборе, в соответствии с которым причина существует только в рамках интриги. Ибо таков смысл понятия причинности. В самом деле, предположим, что нужно найти причину автомобильной аварии. Автомобиль занесло на мокрой и неровной дороге из-за резкого торможения; для жандармов причина- превышение скорости или изношенность покрышек; для Инспекции мостов и дорог - чрезмерная выпуклость профиля дороги; для директора автошколы - неизвестный новичкам закон, согласно которому при возрастании скорости тормозной путь возрастает более чем пропорционально; для семьи причина - это фатальность, из-за нее в тот день шел дождь и вообще существовала эта дорога, на которую водитель заехал, чтобы там разбиться.

История никогда не будет научной

Но, скажут нам, разве истина не заключается просто-напросто в том, что все причины верны и правильным будет то объяснение, которое учитывает все причины? А вот и нет, в этом и состоит софистика эмпиризма: считать, что можно воспроизвести конкретное, соединив ряд научных абстракций. Количество допустимых причин бесконечно по той простой причине, что подлунное причинное понимание, иначе говоря, история, - это описание и что количество возможных описаний какого-либо события безгранично. В какой-то интриге причиной будет отсутствие знака «Скользкая дорога» в данном месте, в другой интриге — то, что на автобусах с туристами нет тормозных парашютов. Когда ищут полноценное причинное объяснение, то возможно одно из двух: либо говорят о подлунных причинах (не было знака, а водитель ехал слишком быстро), либо о законах (кинетическая энергия, коэффициент сцепления шин с дорожным покрытием...). В первой гипотезе полное объяснение - это миф, сравнимый с мифом о геометрале, включающем в себя все интриги. Во второй гипотезе полное объяснение - это идеал, направляющая идея, связанная с идеей всеобщего детерминизма; ее нельзя применить на практике, а если бы и можно было, то объяснение очень скоро стало бы неуправляемым. (Пример: невозможно даже вычислить движение подвески автомобиля на дороге с выпуклым профилем; здесь, конечно, можно составить двойные и тройные интегралы, но ценой таких упрощений - подвеска без рессор, совершенно плоские колеса, - что теория будет бесполезна.) Если бы было возможно полноценное определение нашего опыта, то описание истории оказалось бы невозможным и лишенным интереса. Невозможным, поскольку из-за количества и сложности объяснений последние стали бы неуправляемы. Лишенным интереса, так как таинственный закон экономии, управляющий мыслью, требует, чтобы событие, из которого выводят закон, было для нас не более чем занимательным случаем: физика - это свод законов, а не сборник упражнений и задач; научная история выглядела бы так же жалко, как и известная задача по физике, которая известна поколениям учащихся под названием «задачи о забрызганном велосипедисте»: надо вычислить, на какую часть спины велосипедиста попадет частица грязи, слетевшая с колеса (подразумевается: в пустоте, при постоянной скорости и на совершенно ровной дороге). Хотя интерес, видимо, не пропадет: поскольку, несмотря на все объяснения, наш реальный опыт будет существовать и сохранять для нас свою значимость, то историю продолжат писать, как и раньше. Грань между историей и наукой определяется ле обращением к индивидуальному, не ценностным отношением, не тем, что Иоанн Безземельный здесь больше не появится, а тем, что doxa, наш опыт, подлунное - это одно, а наука — совсем другое, и что история относится к doxa.