Книга -

Так историки приходят к великим истинам, относящимся к «их» периоду или исторической эпохе, и приобретают то, что Маритен называет «здравой философией человека, истинной оценкой различных видов деятельности человеческого существа и их относительной значимости»⁵⁸. Являются ли революционные подъемы редким феноменом, предполагающим совершенно особую социальную и идеологическую готовность, или они случаются, как автомобильные аварии, так что историку нет нужды пускаться в долгие объяснения? Является ли недовольство, вызванное лишениями и социальной несправедливостью, главным фактором эволюции, или оно играет второстепенную роль? Должно ли оно, набрав силу, остаться уделом религиозной элиты, или оно может стать массовым явлением? Что собой представляет пресловутая «мужицкая вера»? Существовал ли вообще христианский мир, каким представлял его себе Бернанос (Le Bras в этом сильно сомневается)? Не является ли всеобщая страсть древних римлян к зрелищам и страсть южноамериканцев к футболу просто внешним покровом политических порывов, или же, с психологической точки зрения, эта страсть может быть самодостаточной? Найти ответ на эти вопросы в источниках по «своему периоду» не всегда возможно; наоборот, смысл источникам придаст тот или иной ответ на эти вопросы, а сам ответ будет взят из других периодов, если у историка имеется соответствующая культура, или же из его предрассудков, то есть из истории современности. Таким образом, исторический опыт состоит из всего, что историк смог узнать там-сям за свою жизнь, из его круга чтения и круга знакомств. Потому неудивительно, что не существует двух историков или двух клиницистов с одинаковым опытом и что бесконечные ссоры у изголовья больного — не редкость. Не говоря уже о тех простаках, что надеются сотворить чудо, обратившись к новомодным методикам под названием социология, феноменология религии и т.д.; как будто указанные науки были получены с небес, как будто они не использовали индукцию, как будто они не были историей в чуть более широком смысле, одним словом, как будто они не были чужим опытом, которым историк не преминет воспользоваться к собственной выгоде, если только его не смутит обманчивая чужеродность этих названий. Вот почему простаки, которые не отказываются от использования этого опыта под тем пред-