Книга -

В истории не существует естественных объектов (как растение или животное), которые позволяли бы создать типологию или классификацию; исторический объект есть то, чем его делают, и его можно переиначить на основании тысячи равноценных критериев. Эта слишком большая свобода приводит к тому, что, создавая типологию, историки неизбежно испытывают неудобство: когда они объединяют несколько событий по какому-то одному частному критерию, то они обязательно тут же добавляют, что другие аспекты этих событий не отвечают избранному критерию, хотя, казалось бы, это и так ясно; если кто-то из них утверждает, что эвергетизм, понимаемый как разновидность дара, приближается в этом смысле к потлатчу, то он спешит добавить, что в других отношениях это, скорее, налог; а другой исследует, каким образом общества добывают необходимые им средства, сравнивает в этом смысле эвергетизм с налогом и считает необходимым сразу же добавить, что сравнение «исторически не имеет смысла», и что в других отношениях эвергетизм больше напоминает потлатч.

Типы суть понятия

Но если тип создают, а не находят в готовом виде, если тип есть то, что выбирают в качестве такового, значит, ссылка на типичность ничего не добавляет к объяснению, а идея «использования типологии», сформулированная подобным образом, - не более чем наукообразный миф. Обращение к типическому, не добавляя ничего к объяснению, позволяет, как мы увидим, сократить его. Указывать на типическое в древнеримском кризисе III в. - все равно что сказать: «Этот тип конфликта нам хорошо известен, он уже описан под названием конфликта между городом и деревней». Но историк не может относиться к типическому так же, как естественник; последний, глядя на мак, говорит: «Это просто типичный мак», - и добавить тут ему практически нечего. Историк же должен сначала долго проверять, соответствует ли монархия Лагидов типу просвещенного абсолютизма и не следует ли интерпретировать источники как- то иначе. Да и что он выиграет, определив, что это действительно просвещенный абсолютизм? Ничего такого, чего бы он еще не знал и не проверил: однако он может сократить описание режима Лагидов, указав, что «в нем присутствовали все черты просвещенного абсолютизма»; и ему как хорошему историку останется только заполнить белые пятна и сказать, при каких обстоятельствах возник просвещенный характер данного абсолютизма и в чем заключались его особености. Итак, тип и теория годятся только для сокращения описания; о просвещенном абсолютизме или о конфликте между городом и деревней говорят только ради краткости, как говорят «война», а не «вооруженный конфликт между государствами». Теории, типы и понятия суть одно и то же: готовые краткие изложения интриги. Так что незачем вменять историкам в обязанность создание и использование теорий и типов: они всегда это делали (да и не могли делать ничего другого, если только не безмолствовали), но вперед от этого нисколько не продвинулись.