Книга -

и не зависят от точки зрения.

³⁴ H.I. Marrou. De la connaissance historique. Seuil, 1954, р. 63 sq, 222 sq. - Недавняя книга Η.-W. Hedinger. Subjektivitat und Geschichtswissenschaft, Grundzuge einer Historik. Duncker und Humblot, 1970, 691 р., малоинтересна.

Проблема исторического описания

Номинализм позволяет осознать иллюзорность идеи дополнения прошлого, впечатления о том, что прошлое получает свой смысл задним числом из будущего, что будущий триумф христианства изменяет смысл жизни Христа, или что значение шедевров растет вместе с человечеством, как надпись, вырезанная на коре, растет вместе с деревом. Бергсон в книге Мысль и движимое (la Pensee et Ie Mouvant) исследует это кажущееся воздействие будущего на прошлое; он пишет по поводу понятия предро- мантизма: «Если бы не было каких-нибудь Руссо, Шатобриана, Виньи, Гюго, то романтизма у прежних классиков не только не заметили бы, но его и вообще бы не было, поскольку этот романтизм классиков получается только благодаря выявлению определенного аспекта в их произведениях, а до появления романтизма такого выявления, с его особой формой, в классической литературе не существовало, точно так же как в проплывающем облаке не существует занятного рисунка, который заметит в нем художник, организовав аморфную массу, следуя своей фантазии». Не означает ли это, что концептуальное деление принимают за форму субстанции? Мотивы, которые когда-нибудь смогут назвать предроман- тическими, уже существуют без этого названия в классицизме; они не могут туда проникнуть задним числом, ибо даже Бог не может сделать так, чтобы в прошлом оказалось то, чего там не было; будущее должно было дать возможность увязать эти мотивы с романтизмом, когда тот появился, но оно не создало их; обнаружить факт - не значит создать его. Не романтизм в свою эпоху создал задним числом предромантизм; его создал историк литературы, в какую бы эпоху он ни жил. Итак, вопреки видимости, время не играет никакой роли в бергсоновом парадоксе; все то же обогащение предмета играет свою роль и в XIX в., но в обратном смысле, когда пытаются описать романтизм как постклассицизм. Настоящей проблемой, которую ставит этот парадокс, является деление истории, построение события, такого, каким его делают. Можно написать массу всего о романтизме, о классицизме, можно описать классицизм как предромантизм, можно также выделить в нем тысячу других интриг, и каждая из них будет вполне допустимой. Ибо наше описание не абсолютно; всякое описание подразумевает выбор - чаще всего неосознанный - тех явлений, которые будут считаться существенными. Например, «факт» войны 1914 г. может быть описан, вернее, выстроен, тысячью разных способов, от хроники дипломатических и военных событий до анализа