Книга -

А стоит ли тратить боеприпасы на безобидные выражения? Да, поскольку они лежат в основе трех иллюзий: иллюзии глубины исторического подхода, иллюзии общей истории и иллюзии обновления предмета. Слово «точка зрения» создало созвучие между словами «субъективность» и «недоступная истина»: «все точки зрения равноценны, а истина всегда будет от нас ускользать, она всегда гораздо глубже». На самом деле в подлунном мире нет никаких глубин, просто он очень сложен; мы постигаем многие истины, но все они - частные (это одно из различий между историей и наукой: последняя также постигает истины, но временные, как мы увидим ниже). Различие между «историей чего-либо» и так называемой «общей историей» чисто условно, поскольку никакая сумма всех Проекций не придает им единства: общая история не является занятием, направленным на какой-то особый результат; она ограничивается соединением специализированных историй под общей обложкой и определением количества страниц, отводимых каждой из них, в соответствии с какой-то личной теорией или со вкусами публики; это энциклопедический труд, если он хорошо сделан. Кто же сомневается в желательности сотрудничества историков общего и специального профиля³²? Оно не причинит никакого вреда; однако это не сотрудничество слепого и паралитика. Подходы историка общего профиля могут быть серьезными, как у любого человека: они внесут ясность в отдельную «историю чего-либо» и не приведут к какому-то непонятному синтезу.

Третья иллюзия - обновление предмета; это парадокс происхождения, из-за которого потрачено столько чернил. «Происхождение редко бывает привлекательным», вернее, происхождением непременно называют некое происшествие: смерть Иисуса, простое происшествие в царствование Тиберия, довольно быстро превратилась в колоссальное событие; и кто знает, возможно, в этот самый момент... Этот парадокс может встревожить, если только вообразить, что общая история реально существует и какое-то событие само по себе может быть или не быть историческим. Историк, умерший в конце царствования Тиберия, возможно, и не упомянул бы о страстях Христовых: единственной интригой, в которую он мог бы их ввести, были политические и религиозные волнения евреев, и в них Христос под его пером играл бы роль простого статиста, какую он играет для нас и сегодня: великую роль он играет в истории христианства. Смысл Страстей со временем не изменился, но мы изменяем интригу, переходя от истории евреев к истории христианства; все исторично, но существуют лишь отдельные истории.