Книга -

Вернемся к философиям истории, которые, вслед за Кантом, говорят, что движение человечества в целом происходит или имеет тенденцию происходить по тому или иному пути и что это направление определяется конкретными причинами. Конечно, такое замечание имеет лишь эмпирический смысл: как если бы вместо частичного знания Земли и континентов мы вдруг получили бы законченную планисферу с полным очертанием континентов. Разумеется, знание формы всего континента в целом не заставило бы нас изменить сделанного описания уже известной его части; таким же образом знание о будущем человечества не заставило бы нас изменить нашего способа писать историю прошлого. И к тому же, это вовсе не было бы нам философским откровением. История человечества в своих общих чертах не имеет никакой дидактической ценности; если человечество идет все дальше по пути технического прогресса, то это не обязательно его миссия; это может быть вызвано обычным феноменом имитации, эффектом "снежного кома", случайностью в цепи Маркова или какой-то эпидемией. Знание о будущем человечества само по себе не

Итак, если историка не волнует эта масштабная проблема, что же тогда его заинтересует? Этот вопрос задают часто²², и ответ на него не так прост: его интерес будет зависеть от состояния источников, от его склонностей, от идеи, которая придет ему в голову, от заказа издателя и от многого другого. Но если при этом хотят спросить, чем должен интересоваться историк, тогда ответа просто не существует: можно ли отнести к благородному жанру истории дипломатический инцидент и отказать в этом истории игр и спорта? Установить объективную шкалу значимости невозможно. Закончим строками из Поппера, который выражается предельно ясно²³: «Я полагаю, что единственный способ разрешить эту трудность - сознательно ввести заранее намеченный избирательный подход. Истори- цизм принимает интерпретации за теории. Можно, например, интерпретировать «историю» как историю классовой борьбы, или расовой борьбы за превосходство, или как историю научно-технического прогресса. Все эти подходы более или менее интересны и как таковые совершенно безупречны. Но историзаторы не преподносят их в таком виде; они не понимают, что неизбежно существует некое множество интерпретаций, принципиально равноценных (даже если некоторые из них более плодотворны, что немаловажно). Вместо этого они их подают как доктрины