Книга -

Критика исторических понятий

Исторические понятия являются исключительно общепринятыми (город, революция), а если даже они «ученого» происхождения (просвещен-

низших классах, где слушают проповедников из народной среды, противостоит доктрине официального и рационализирующего национализма, учению, связанному с роскошью и привилегированными классами". Дионов национализм роскоши, народный и левацкий национализм киников можно дополнить третьей позицией — "коллаборационизмом" другого публициста, Элия Аристида, который благодарит Рим за то, что тот, укрепляя свое господство, привлекает к власти местные элиты.

ный абсолютизм), то это не придает им большей ценности. Это парадоксальные понятия: интуитивно мы знаем, что вот это событие есть революция, а вот то — просто бунт, но мы не можем сказать, что такое бунт и что такое революция; мы говорим о них, не зная толком, что это такое. Дать им определение? Оно может быть только произвольным. Революция - резкое и насильственное изменение политики и государственного правления, как сказано в Littre", но это определение не анализирует понятия и не исчерпывает его; на самом деле, мы знаем о понятии революции только то, что его относят к многообразной и запутанной совокупности фактов, которая встречается в книгах о 1642 и 1789 годах: «революция» имеет для нас облик всего, что мы читали, видели или слышали о различных революциях, известия о которых до нас дошли, и эта сокровищница знаний определяет употребление данного слова³⁵. Поэтому понятие не имеет четких границ; мы знаем о революции гораздо больше, чем может в себя вместить любое понятие, но мы не знаем того, что мы знаем, и от этого иногда получаем неприятные сюрпризы, когда оказывается, что какое-то слово в определенных случаях звучит фальшиво или выглядит анахронизмом. Однако, даже если мы не знаем, что такое революция, мы знаем достаточно для того, чтобы сказать, является ли некое событие революцией или нет: «Нет, Сир, это не бунт...»" Как говорит Юм, «мы не связываем со всеми словами, которые мы используем, отдельных и законченных идей, и, говоря о правлении, Церкви, переговорах, завоевании, мы редко разворачиваем в уме все простые идеи, составляющие эти сложные идеи. Однако надо заметить, что, несмотря на это, мы избегаем несуразицы во всех этих вопросах и понимаем, как противоречивы могут быть эти идеи — так, словно мы их понимаем в совершенстве: например, если бы нам сказали, что на войне единственный выход для побежденного - не перемирие, а победа, то нелепость этих слов поразила бы нас»³⁶.