Книга -

История не объясняет, в том смысле, что она не может делать выводов и прогнозов (это возможно только в гипотетико-дедуктивной системе); ее объяснения не отсылают к принципу, который прояснял бы событие; эти объяснения заключены в том смысле, который историк придает рассказу. Иногда объяснение кажется заимствованным из царства абстракций: Французская революция объясняется усилением буржуа-капи- талистов (даже если эти буржуа были просто группой лавочников и интриганов); это просто означает, что революция есть усиление буржуазии, что повествование о революции показывает, как этот класс или его представители завладели рычагами власти: объяснение революции представляет собой ее краткое изложение и больше ничего. Не перебирая всех мыслимых случаев употребления слова «объяснение» в истории, возьмем одно из них, очень известное: при помощи гипотезы, традиционно обозначаемой загадочным названием «Магомет и Карл Великий», Пиренн смог объяснить экономическую разруху эпохи Каролингов; слово «объяснение» употребляется здесь потому, что Пиренн выявил новый факт, разрыв торговых отношений между Западом и Востоком вследствие арабского завоевания. Если бы этот разрыв с самого начала был хорошо известным фактом, то причинная связь была бы настолько ощутимой, что объяснение не отличалось бы от изложения фактов.

Ложное представление о причинах

Когда мы просим объяснить нам Французскую революцию, то мы ждем не изложения теории революции вообще, из которой вытекает 1789 год, и не разъяснения понятия революции, а анализа антецедентов, вызвавших этот революционный взрыв; объяснение — не что иное, как рассказ об антецедентах, который показывает, вследствие каких событий произошло событие 1789 г., и слово «причина» обозначает эти самые события: причины суть различные эпизоды интриги. Если в повседневной жизни меня спросят: «почему вы рассердились?» - я не стану перечислять всех причин, а начну небольшое повествование, сотканное из намерений и случайностей. Поэтому вызывает удивление количество книг, посвященных причинности в истории: почему именно в истории? Не проще ли исследовать повседневность, объясняя, почему Дюпон развелся, а Дюран поехал не в горы, а на море? Еще удобнее было бы исследовать причинность в Воспитании чувств: эпистемологический интерес был бы тот же, что при изучении причинности у Пиренна или Мишле. Считать историю чем-то обособленным, а занятия историка - какой-то