Книга -

Ученик и ближайший друг Скалигера Исаак Казобон (Casau- bon, 1559—1614) происходил из буржуазной южнофранцузской семьи, эмигрировавшей в Женеву вследствие преследований гугенотов. В 23-летнем возрасте он стал профессором греческого языка и истории в Женевской .«академии». Скалигер называл его «Фениксом среди эрудитов». Материальная необеспеченность побудила его перейти в Монпелье, а оттуда, по предложению Генриха IV, в Париж. Однако во Франции, где влияние гугенотов падало с каждым днем, для ученого-кальвиниста обстановка складывалась столь неблагоприятно, что он немедленно росле гибели Генриха IV (1610) переехал в Англию.

Для истории французской историографии Казобон представляет интерес главным образом своим выступлением против «Церковных анналов» кардинала Барония. Углубленное изучение всех 12 томов этого историка, пользовавшегося не только в католическом, но и в протестантском мире репутацией большой учености и добросовестности, привело Казобона к поразительному выводу, которым он поделился со своим постоянным корреспондентом Паоло Сарпи. Этот вывод гласил: Цезарь Бароний либо крайне невежествен, либо сознательный фальсификатор истории и человек нечестный. Сарпи уверил Казобона, что справедливо первое. В субъективной добросовестности Барония, как писал итальянский ученый, сомневаться не приходится, но он, кроме латинского, не знает ни одного из древних языков и совершенно неспособен, сверх того, критически мыслить.

Немецкие богословы обнаружили у Барония кто 2000, кто даже 8000 ошибок. Но Казобон стремился подорвать авторитет «Церковных анналов» не голословными заявлениями, а систематическим разбором каждого тома. 12 томам Барония он собирался противопоставить 12 томов своих замечаний к ним. Он успел опубликовать только первую половину первого тома своих возражений. Они не вызывают сомнений в поразительной эрудиции Казобона и столь же поразительном невежестве кардинала в области истории и филологии. Но Казобон не ограничился этими науками, а увяз в догматических тонкостях и богословских препирательствах с противником, что ослабило его позиции и сделало его книгу совершенно неудобочитаемой. Французский гуманист в данном случае неожиданно оказался в плену средневековой схоластической традиции: каждому положению Барония он противопоставлял свое, между тем как для опровержения всего труда достаточно было показать на ряде решающих примеров ненаучность метода Барония, игнорировавшего элементарные правила исторической критики.