Get Adobe Flash player


postheadericon Поль Вен. КАК ПИШУТ ИСТОРИЮ. Страница 74

Идея чистой истории применительно к занятиям, связанным с ценностями, не слишком очевидна в отношении литературы, но зато очень близка археологам и историкам науки. Римское искусство оставило множество скульптур, некоторое количество живописи и несколько редких шедевров; археологи сообщают обо всем, что они находят, о плохом и о хорошем: это свидетельства художественной жизни и эволюции стилей. Они изучают искусство с точки зрения «социологической», вернее, сточки зрения цивилизации: условия жизни, домашняя скульптура, погребальное искусство, безобразная ракушечная облицовка в садах Пом- пеев, народное искусство, то есть изделия поденщиков, работавших грубо, как сапожники, помпейская живопись, соответствующая нашим обоям и обивке на креслах с изображением Прекрасной садовницы Рафаэля...

На самом деле, за последние двадцать лет чистая история литературы и искусства получила большое развитие под названием социологии искусства (как известно, «социология» часто выступает как синоним социальной или не-собы- тийной истории); эпохальным событием стала книга Антала (Antal) об историческом фоне во флорентийской живописи, как бы сомнительны ни были ее методика и выводы, что обычно случается с книгами первопроходцев; ближе к нашему времени можно привести в качестве примера чистой истории литературы книгу Ремона Пикара (Picard) la Carriere de Jean Racine, или же страницы Пьера Губера, посвященные литературе «луикаторз» в LouisXVIet vingt millions de Franqais.

2. Аксиологическая история есть история произведений, которые не исчезли благодаря своим достоинствам и воспринимаются как живые, вечные, имеющие отношение не только к их времени: однако описание их истории всегда касается определенного времени. Они рассматриваются в их неповторимости, поскольку им придана ценность, и не они служат для описания истории эпохи, а эпоха привязывается к ним: историк-аксиолог будет говорить о литературной жизни при Людовике XIV ради объяснения жизни и творчества Расина, он не воспринимает Расина в качестве фигуранта этой литературной жизни, как это сделал бы чистый историк.