Книга -

Определение исторического знания

Здесь мы приближаемся к определению истории. Историки всех времен понимали, что история касается человеческих групп, а не индивидов, что она была историей обществ, наций, цивилизаций, даже человечества, того, что относится к коллективам, в самом широком смысле слова; что она не занималась индивидом как таковым; что жизнь Людовика XIV относилась к истории, а жизнь крестьянина из Ниверне к ней не относилась или была для нее лишь материалом. Но дать точное определение очень сложно; является ли история наукой коллективных явлений, не сводимых к пыли индивидуальных явлений? Наукой о человеческих обществах? О человеке в обществе? Но какой историк или социолог способен отделить индивидуальное от коллективного или хотя бы вложить в эти слова определенный смысл? Тем не менее отличие исторического от того, что таковым не является, мы замечаем сразу и как будто инстинк-

она составляет всю поэзию ремесла историка; широкая публика, которая любит археологию, не ошибается; та же поэзия, как правило, и определяет выбор этой профессии; известно, какие эмоции вызывает античный текст или предмет, - не потому что они красивы, а потому что пришли из исчезнувшей эпохи и так же необычны, как метеориты (но предметы прошлого приходят из "бездны", еще более "недоступной нашему взгляду", чем небесная твердь). Известно также, какие эмоции вызывает изучение исторической географии, где поэзия времени накладывается на поэзию пространства: к странности существования того или иного места (поскольку нет причин для того, чтобы какое-либо место находилось здесь, а не где-то еще) добавляется странностьтопонима, где произвольность лингвистического знака имеет двоякий смысл, так что мало какое чтение может сравниться в поэтичности с чтением географической карты; на это накладывается идея о том, что данное место, находящееся здесь, раньше было другим, будучи при этом тем же самым, которое мы здесь видим сейчас: стены Марселя, атакованные Цезарем, античная дорога, "по которой проходили мертвые" и которая шла в том же направлении, что и дорога у нас под ногами, современное поселение на месте и под именем древнего поселения. От этого, видимо, и происходит физиологический патриотизм многих археологов (например, CamilleJullian). Поэтому история занимает гносеологическую позицию между научным универсализмом и невыразимой неповторимостью; историк изучает прошлое из любви к неповторимому, которое ускользает от него уже в силу того, что он его изучает, и которое может быть предметом мечтаний только "в нерабочее время". Однако не менее поразительным остается то, что мы задаемся вопросом о том, какой экзистенциальной необходимостью можно объяснить наш интерес к истории, и не подумали о простейшем ответе: история изучает прошлое, эту бездну, недоступную нашему взгляду.