Книга -

Раз Истории не существует, то проясняется небольшая загадка: как получилось, что античная философия, схоластика и классическая философия никогда не философствовали по поводу Истории? Историзм XIX века полагал, что превзошел классическую философию: открытие прошлого стало открытием нового континента, где находятся все мыслимые истины; нужно, как говорил Трельч, «в принципе историзировать все, что мы думаем о человеке и его ценностях»; это современная версия Пирро- новых парадоксов. На самом деле, классическая философия не прошла мимо истории, или даже историй; но вместо философствований об Истории, она предпочитала размышлять либо о Бытии и Становлении в общем, либо об одной из «историй чего-либо», вполне определенной, например, об истории смены политических режимов, монархии, демократии, тирании.

История разворачивается в подлунном мире

К тому же, она не персонифицировала Историю: она лишь констатировала, что наш мир - это мир становления, зарождения и распада. С точки зрения Аристотеля и схоластики, мир включает в себя две совершенно разные области, нашу землю и небеса. В небесной области - детерминизм, закон, наука: звезды не рождаются, не меняются и не умирают, их движение отличается размеренностью и совершенством часового механизма. В нашем мире, расположенном под луной, напротив, господствует становление, и все здесь - событие. Точная наука об этом становлении невозможна; его законы - не более чем вероятность, так как нужно учитывать частности, привносимые «материей» в наши умозаключения о форме и чистых концептах. Человек свободен, случайность существует, события имеют причины, следствие которых вызывает сомнение, будущее неопределенно, а становление зависит от случая. Аристотелевское противопоставление небесного и подлунного будет понятнее, если сравнить его с часто встречающимся противопоставлением физических наук гуманитарным: как утверждают, человек не может быть объектом науки, человеческие дела- не вещны... Это аристотелевское противопоставление, приложенное к другому уровню бытия; в конце этой книги мы увидим, что можно об этом сказать, но, во всяком случае, аристотелевская концепция остается самым удобным инструментом для описания истории, какой она является и какой останется, пока будет заслуживать названия истории: в подлунном мире всякий узнает мир, где мы живем и действуем, мир, который видят наши глаза и описывают романы, драмы и книги по истории, в отличие от абстрактных небес, где царят физические и гуманитарные науки. Эта идея может шокировать: часто полагают, пусть и не вполне осознанно, что поскольку свобода и случайность суть иллюзии здравого смысла, отвергаемые наукой, то историк, если он хочет встать выше тривиального понимания, должен заменить свободу и случайность детерминизмом, он должен выйти из подлунного мира. То есть историю воображают гуманитарной наукой; таковы две иллюзии: полагать, что гуманитарные науки относятся к подлунному миру и что история к нему не относится. Вопреки историзму и наукообразию, мы должны вернуться к классической философии, для которой Истории не существует, а исторические факты ненаучны. Для исследования по эпистемологии истории достаточно буквально нескольких крошек, упавших со стола Аристотеля и Фукидида ; и еще, как мы увидим, ему дает пищу опыт работы историков за последние сто лет.