Книга -

на «народ», причем сила этого воздействия определяется исклю- чительно личными достоинствами вождя. Макиавелли и Гвиччар диня пишут по-итальянски, но от этого речи их героев не становятся болеее короткими.

Злоупотребление речами тесно связано с прагматической позицией гуманистов: объяснение событий они ищут, подобно древним, в сознательной деятельности ведущих личностей. Дальше попыток обнаружить рациональные мотивы, которыми руководились политические деятели, гуманисты (за исключением, пожалуй, Николо Макиавелли) не пошли.

Общепринятое ранее мнение о пагубном влиянии этого рето- рического приема на гуманистическую историографию в настоящее время оспаривается. Нельзя отрицать, однако, того, что злоупотребление вымышленными речами сильно вредило историкам, которые не были такими мастерами исторического повествования как Бруни или Макиавелли.

Следует далее отметить, что историки-гуманисты, писавшие на латинском языке, стремились в своих работах применять только тот запас слов и оборотов, которые они находили у Цицерона, Ливия и других признанных стилистов древнего Рима. Новые явления в средние века создали новые слова и новые способы выражения мысли, но гуманисты с этим не считались и, таким образом, в угоду «классической чистоте» языка искажали в какой-то мере историческую действительность. Так, например, затрудняясь применять названия «гвельфы» и «гибеллины», возникшие в XIII в., они гвельфов называют «партия», а гибеллинов— «противоположная партия» (factio — adversa factio), или, избегая термина «святой» (sanctus), они пишут не «храм св. Петра», а «Ватиканская базилика», не «церковь св. Иоанна», а «храм Марса» (templu'm Martis), монахинь они неизменно называют весталками (virgines vestales), кардиналов — сенаторами и т. д. Благодаря этому в изложении гуманистов немало анахронизмов. Заставляя своих героев говорить на цицероновской латыни, они и в других отношениях склонны подчас «причесывать» их на античный манер. Характерно, что когда самый блестящий