Книга -

Букань С. П. По следам подводных катастроф. Страница 46

Ожоги я видел. От огня, от кипятка. Видел волдыри от чрезмерного увлечения солнечными ваннами. О радиоактивном ожоге только слышал. После Чернобыля о нем говорят все чаще. С нарастающей тревогой и болью. Он опалил наши души.

Я пожал опаленную руку бывшего моряка и под пальцами ощутил рубцы. Словно к оголенным электрическим проводам прикоснулся.

— Ноги тоже обожжены, — продолжал рассказывать Кулаков, по щиколотку. Я ведь в реакторный отсек в кожаных тапочках ходил. А там вода горячая, радиоактивная... До сих пор не заживают, слегка натянет кожицей, потом она начинает лопаться, расползаться. Пальцы плохо разгибаются. Зимой руки и ноги мерзнут, а летом от солнца защищать надо... Да уж свыкся как-то.

Об аварии Иван Петрович рассказывает через силу. Тягостные воспоминания. Это как пойти на верную смерть, но выжить. Выжить наполовину? Да и не принято было до недавних пор распространяться об этой аварии на лодке. Лишь прошлым летом «Правда» прорвала завесу молчания.

— Срочную я служил с 1957 г. Сам я белорус, призывался из Моги- левской области. На лодку, конечно, сразу не попал. Отбор тогда был очень строгий и только через учебный отряде Ленинграде. В океан впервые вышел на дизельной лодке. Через год, уже просмоленного северными ветрами и штормами, меня отобрали в экипаж атомохода.

Пока лодка стояла на стапелях, осваивали субмарину. Гоняли нас до седьмого пота. Техника — невиданная по тем временам. Секретность — строжайшая. Каждый твой шаг на берегу под контролем. Никаких контактов с местным населением.

Короче, приняли мы атомоход, прошли заводские испытания и уже через несколько месяцев где-то у берегов Канады или Соединенных Штатов несли боевую службу. Лодка наша была первой в серии ракетных атомоходов. Ходили только на больших глубинах. Скрытность, секретность — сами понимаете.