Книга -

Интерес к истории во все времена был не только в значительной степени бескорыстным, но и выдвигал требование достоверности. Хотя слушатели склонны проявлять доверчивость, дабы не испортить себе удовольствия, история все-таки не слушается, как сказка, и если невозможно поверить в ее правдивость, то она теряет свое очарование. Поэтому интерес к прошлому нашего Volk в любом случае играет незначительную роль; роль необязательную, несущественную, вторичную, подчиненную по отношению к истине, и, прежде всего, ограниченную: потому что наше любопытство не ограничивается национальной историей. Придание национальной ценности прошлому не является повсеместным явлением, бывают и другие виды алкоголя: «наш народ строит светлое будущее», «мы - новые варвары, у нас нет прошлого, мы вновь сделаем мир молодым». В таком коллективном опьянении есть нечто нарочитое; его нужно организовать, его не найдешь в готовом виде в самой ткани истории. Поэтому здесь исходят из перевернутой логики идеологий; национальное чувство порождает свое историческое обоснование, а не наоборот; оно является первичным фактом, а обращение к земле и к мертвым - это лишь аккомпанемент. Так что самая шовинистская историография может без особых усилий продемонстрировать объективность, поскольку патриотизму не требуется для своего существования искажать истину, он интересуется только тем, что служит ему обоснованием, а остального он не касается . Познание не находится под влиянием приписываемых ему целей, ни бескорыстных, ни практических; эти цели дополняют его, не будучи его частью.

Ложная проблема: происхождение истории

Поэтому происхождение исторического жанра является чисто филологической проблемой и не представляет интереса для философии истории. Рождение историографии, как и все в истории, не было необходимостью; оно не вытекает из самосознания человеческих групп как необходимость, не сопровождает, как тень, возникновение государства и политического сознания. Греки начали писать историю, когда они стали нацией ? Или когда демократия сделала их деятельными гражданами? Я не знаю, да это и не важно; это всего лишь деталь истории литературы. В каком-то другом случае блеск королевского двора при выдающемся монархе побудит поэта увековечить память об этом в хронике . Не стоит возводить историю мысли или литературных жанров в феноменологию духа, не стоит принимать случайную последовательность за проявление сущности. С самого начала имелось все необходимое для того, чтобы история однажды могла быть написана; случай решал, запишут ли ее и в каком виде. Знания о прошлом во все времена давали пищу как для любопытства, так и для идеологических софизмов; во все времена люди знали, что человечество находится в становлении и что их коллективная жизнь состоит из поступков и страстей. Единственным нововведением была письменная (а до того устная) обработка этих общедоступных сведений; произошло рождение исторического жанра, но не исторического сознания.