Книга -

все происходит так, как если бы считалось, будто мертвый продолжает жить в могиле, все происходит так, как если бы деревенские парни думали, что новобрачный отнимает у них потенциальную невесту и хотели отомстить за это или получить выкуп. Но кто же так думает ? Не действующие лица; конечно, приятно над кем-нибудь поиздеваться и получить выкуп, и если бы такого обряда не было, то деревенские парни, собравшись в достаточном количестве, вполне могли бы его изобрести; к тому же в самом начале они его и изобрели. Но в том-то и дело, что они его уже не изобретают: они его играют как обряд, освященный обычаем, и если бы издевательство не было освящено традицией, то, возможно, у них не хватило бы смелости и изобретательности, чтобы вдруг его придумать. И если бы их спросили, почему они подвергают людей издевательствам, они бы ответили: «Таков обычай, так заведено» ; смысл обряда ясен им ровно настолько, чтобы их ответ содержал оттенок самооправдания и чтобы они могли получить удовольствие, с энтузиазмом подчиняясь традиции издевательства. Но все же главным их стремлением остается благочестивое соблюдение обычая; это соблюдение само по себе дает специфическое удовлетворение, поскольку обрядность относится к антропологическому уровню. Понятно, в чем будет заключаться ошибка, если принять обряд, то есть мысль, которую никто не думает, за осознанную мысль, и эту ошибку совершает религиозная феноменология, язык которой поражает своей фальшью как раз тогда, когда он произносит формально верные вещи; эту ошибку совершает всякий, кто, выявив смысл обряда, принимает этот смысл за верование, объясняющее обряд : мертвым приносят поесть, потому что верят, будто они живут под землей. Конечно же, смысл обряда остается более или менее доступен действующим лицам (так же как историку): но действующие лица воспринимают его как обряд, как поведение sui generis', если бы издевательства над новобрачными не были ритуальными, то они бы им воспротивились. Поскольку этот смысл не осознается как обыденное поведение, то очень может случиться, что обряд будет противоречить религии и идеям, проповедуемым действующими лицами в прочих случаях. Во избежание этого кажущегося противоречия история религий безо всякой нужды создала теорию вырождения обрядов; скептический и склонный к мистике Рим II века и нынешняя Калабрия, естественно, не верят в то, что мертвые продолжают жить в своих могилах; уже Гомер в это не верил ; но зачем тогда хоронить мертвых с домашней утварью? Чем объяснить это верование без верующих? Остается только предположить, что до эпохи, к которой относятся наши источники, в архаической религии, некогда, in illo tempore, в это действительно верили и что этот пункт веры с тех пор постоянно вырождался, оставляя только обряд в качестве пережитка; происходит квазимифологический перенос категориального различия на момент начала времен. Обряды появляются в качестве обрядов, как это могли заметить те, кто подвергался издевательствам, уготованным для «новичков», будь то на рю д'Ульм или в казарме. И нет никакой уверенности в том, что самый первобытный из первобытных верил, будто мертвые едят и живут под землей; если подумать, то это даже маловероятно. Но он не мог смириться с мыслью о том, что они умерли навсегда; он также знал, что приношения выражают почтение и служат символом, а обряды придают торжественность; что касается этих обрядов, то он их оформлял и объяснял, как мог, например, говоря, что мертвые хотят есть. Как мы видим, первобытные были первыми изобретателями истории религий.