Книга -

По правде говоря, сложность заключается в том, чтобы четко установить, что логический эмпиризм подразумевает под этими «законами», которые должен был бы применять историк. Являются ли эти законы научными, в том смысле, в каком принято понимать эти слова, как законы в физике или в экономической науке? Или же это снова трюизмы во множественном числе, как «всякий слишком тяжелый налог...»? Сравнивая различных авторов и различные тексты, мы замечаем, что в этом пункте есть какая-то неопределенность. В принципе, речь идет только о научных законах; но если бы схема логического эмпиризма была применима лишь к тем историческим текстам, которые отсылают к какому-либо их этих законов, этого, действительно, было бы слишком мало. Поэтому мы со все большим смирением принимаем в качестве законов истины народной мудрости; вот насколько искренне убеждение в том, что история — дисциплина серьезная, со своими методами и синтезом, и что при этом она предлагает нечто иное, нежели объяснения, которые можно найти где угодно. Будучи вынуждены называть законами трюизмы, мы утешаемся надеждой на то, что речь идет просто о предварительном «наброске объяснения» , неполного, имплицитного и временного, в котором трюизмы, по мере развития науки, будут заменены более качественными законами. Короче говоря, мы либо утверждаем, что история объясняет при помощи настоящих законов, либо называем законами трюизмы, либо надеемся, что эти трюизмы являются набросками будущих законов; в итоге — три ошибки .

Теория исторического объяснения, предлагаемая логическим эмпиризмом, - не столько ложная, сколько мало интересная. Конечно, между причинным объяснением в истории и помологическим объяснением в науках есть некоторое сходство: в обоих случаях обращаются к обстоятельствам (налоги, Людовик XIV) и к отношению, которое является общим (закон) или хотя бы обобщаемым с исключениями (причина); именно благодаря этому сходству историк может использовать причины наряду с законами: падение цен на зерно объясняется законом Кинга и традициями питания французского народа. Различие состоит в том, что, хотя причинно-следственная связь - явление повторяющееся, нельзя точно предсказать, когда и при каких условиях она повторится: причинность отличается запутанностью и всеохватностью; истории известны лишь частные случаи причинности, которые нельзя возвести в правило: «уроки» истории всегда сопровождаются ограничением суждений. Именно поэтому исторический опыт не укладывается в формулы, а Шта es aei неотделимо от частных случаев, их подтверждающих. Возьмем один из этих частных случаев и попробуем, вопреки всякому здравому смыслу, обобщить его опыт до уровня закона, заранее смирившись с тем, что полученный трюизм будет называться законом: но его еще надо получить, что не так просто из-за всеохватного характера причинной связи; и у нас нет никаких критериев для ее анализа: разделение на составляющие может продолжаться до бесконечности. Рассмотрим все тот же пример: «Людовик XIV стал непопулярен из-за налогов». Выглядит это очень просто: причина - налоги, следствие - непопулярность; что касается закона, то читатель, конечно, знает его наизусть. Но нет ли здесь двух различных следствий и двух различных причин: налоги вызвали недовольство, а это недовольство стало причиной непопулярности? Более тонкий анализ, из которого мы выведем дополнительное ktema es aei, определяющее, что всякое недовольство переносится на причину того факта, который вызвал это недовольство (если меня не подводит память, этот закон имеется у Спинозы). Значит ли это, что на одну непопулярность приходится два закона? Их будет намного больше, если мы углубимся в «слишком тяжелые налоги» и «короля» и вовремя не заметим, что наш мнимый анализ, на самом деле, - описание происшедшего.