Книга -

2) Хроники царств Двуречья шумеро-аккадского периода, датируемые концом IV—началом IlI тысячелетия до н. э., представляют по сравнению с египетскими некоторый шаг вперед. Здесь сильнее выражена связь с народными сказаниями (царь не только мифологический герой, «сын солнечного бога», нередко в хронике отмечается его трудовое занятие или происхождение — рыбак, пастух, садовник). В записях о древневавилонских царях уже прослеживается некая историческая концепция: смена династий, надение одних и возвышение других царей рассматривается как результат вмешательства бога Мардука, карающего царей, которые пренебрегают его культом, и ставящего на их место людей даже низкого рода, но богобоязненных. Военно-политическая борьба государств изображается как борьба их богов между собою. Почитание богов, исполнение религиозного ритуала выступает в качестве главного фактора истории. Таков, в частности, подход к прошлому в древневавилонской хронике (так называемой хропике Вейднера).

Такие же теократические черты присущи и историографии Двуречья в позднейшие периоды ассирийского владычества, Нововавилонского царства и персидского завоевания. Исторические сообщения продолжают сохранять форму письменных отчетов царя богу, имеющих целью обеспечить ему милость этого бога. Их главным содержанием являлись данные о возведении новых храмов или восстановлении старых, о сооружении и исправлении каналов, об удачных охотах на диких зверей. Только ассирийские всепные надписи на камнях и храмовых стенах преследовали еще одну цель — устрашение подданных, особенно в покоренных землях, детальным рассказом о беспощадном подавлении народных восстаний против ассирийского гнета. Эпиграфические тексты нередко сопровождались выразительными рисунками, которые делали повествование о зверствах ассирийских воинов доступными каждому. В ассирийской историографии даже чаще, чем в египетской, практиковалось сознательное искажение фактов. Ярким примером служит сообщение Ашшурбанипала (VII в. до н. э.) о завоевании им Египта, совершенном в действительности его отцом Асархадоном. Подобные фальсификации соответствуют египетской практике выскабливания в надписях имени одного царя и замены его другим. Очевидно, восточные цари, пытаясь такими грубыми приемами обмануть потомков и самих богов, отказывали и тем и другим в способности отличать истину от лжи или узнать правду из других источников.⁵ О распространенности таких приемов фальсификации свидетельствует то, что " многие надписи заканчиваются угрозой божеской кары и проклятием по адресу тех, которые осмелятся их уничтожить, исказить или изменить в них хотя бы одно слово (например, в надписях царей Лагаша, в Бехистунской надписи персидского царя Дария и др.). Вообще не только эпиграфические тексты, но и любые исторические записи имели строго официальный характер и не подлежали изменениям. Неофициальные версии беспощадно уничтожались, и лишь в редких случаях, как, например, в библейских хрониках, заметны усилия сгладить противоречия между официальной и неофициальной версиями событий с помощью последующих редакций. Все это делает понятным, почему в историографии древневосточных обществ мы, как правило, не обнаруживаем следов критической мысли, никаких признаков скепсиса в отношении письменной исторической традиции. Попытки же буржуазных ученых объяснить эту скованность и неподвижность письменной исторической традиции какими-то исконными свойствами восточных народов, их мнимой противоположностью западным являются антинаучными и отдают явным расизмом.